– Если тебе чего нужно, в туалет там, или умыться – вон та дверь, направо, – бросил через плечо Обломенский, прилаживая к агрегату витую трубку, похожую на змеевик.
– Нет, спасибо, – машинально отказалась девушка, делая неуклюжую попытку отряхнуть свой когда-то нарядный сарафан. При мысли, что теперь этому предмету одежды, ранее бывшему гордостью ее гардероба, теперь дорога только в половые тряпки, Вера испустила долгий страдальческий вздох. И хотя это была совершенная мелочь по сравнению со всем остальным, именно она стала последней каплей – при взгляде на рванную, покрытую пятнами юбку, девушка беззвучно зарыдала.
К счастью, мужчина продолжал стоять спиной к ней, иначе ее слезы (она почему-то уверена в этом) очень бы его порадовали. Мысль об этом помогла Вере собраться с духом и задать наконец давно назревший вопрос:
– Где я?
– Еще не догадалась? Жаль. Я думал, ты у нас сообразительная…
– И все-таки, что это за место?
Обломенский растянул губы в широкой улыбке, картинно отряхивая руки, и заговорщицки подмигнул.
– Ну, давай угадывай! Даю три попытки. Угадаешь – будет тебе сюрприз…
– Я не люблю сюрпризов, – честно призналась девушка. – И угадайки тоже. Лучше скажите сразу.
– Ну, это не интересно… Могу дать подсказку: это место овеяно легендой, лет пятьдесят оно исчезло из мира живых и с тех пор прибывает здесь. Хотя время – это условность…
Вера широко раскрыла глаза, пораженная внезапной догадкой.
– Это… исчезнувшая синематека?!
– Пять баллов! – хлопнул в ладони темноволосый. – Я знал, что ты догадаешься.
– Но ведь это… как же так… в каком смысле – из мира живых? А где же мы сейчас?
Обломенский закатил глаза.
– Так прямо и не скажешь… как бы это поудачнее обозвать? Пожалуй… мы сейчас в небытие.
– Где? – отстраненно переспросила Вера. Колени подогнулись, и лишенное опоры тело стало сползать на пол. Одним прыжком мужчина оказался рядом, хватая девушку за плечи.
– Э-э-э, ты сознания-то не теряй. Я тебя откачивать не собираюсь. Давай, приходи в себя!
Он несколько раз довольно сильно хлопнул ее по щекам. Вера пришла в себя и машинально отстранилась.
– Порядок? – Обломенский внимательно посмотрел ей в глаза, и девушка обнаружила, что зрачки у него сильно расширены, как у наркомана. Это подействовало на нее, как ушат холодной воды: начавшее было уплывать сознание мгновенно прояснилось, а ноги сами увели в сторону. Мужчина с понимающей улыбкой лениво растянулся на раскладушке, хитро поглядывая оттуда на девушку.
– Полегчало? – добродушно поинтересовался он. – Ты смотри, какая нежная. Подумаешь, небытие… Пока я здесь, детка, тебе бояться нечего. Я тебя в обиду не дам. Вообще ты меня очень заинтересовала, еще в первый раз на мосту, но тогда твоя зверюшка не дала нам познакомиться. Пришлось наблюдать издалека, но я в принципе не жалею. Много любопытного о тебе узнал, так что хочу сказать прямо – я тебя, Вера, уважаю.
– Сп-пасибо…
– Да нет, правда, есть за что. Ты упорная, а я ценю это в людях. Сам такой. Если поставлю перед собой цель, то буду зубами грызть, по головам пойду, а своего добьюсь. И в тебе такое есть, я сразу это понял. Думаешь, как ты сюда попала?…
"А правда, как?" – озадачилась про себя Вера.
– Сама пришла! – торжественно провозгласил Обломенский, рубанув воздух ладонью. – И заметь – я вышел из времени и сразу локализовал ость, я тебя не вел, а ты за мной след в след… и притом, что сама вряд ли понимала, что делаешь. Но прошла. Я впечатлен! У тебя, детка, талант да еще какой!
– Какой? – подозрительно переспросила девушка, догадываясь, что речь идет вовсе не о ее художественных способностях.
– Талант хронита, естественно. Почти как у меня, только сенситив другой. – Темноволосый резко сел, и глаза у него заблестели. – Я да ты, да мы с тобой, знаешь, кто?
– Кто?
– Повелители времени! Так что зови меня Хронос, детка.
По Вериной спине пробежал неприятный холодок – перед ней был сумасшедший.
– А… – понимающе кивнула она, потихоньку отступая от стола и нашаривая взглядом что-нибудь пригодное для самообороны.
Обломенский следил за ней с кривоватой улыбкой, не делая никаких попыток встать.
– Не веришь? – благодушно поинтересовался он. – Зря. Хотя я тоже раньше не верил. Знаешь, с чего все началось? И совсем даже не с байки о пропавшей синематеке. В нашем благородном семействе вспоминать об этом не любили, считалось муве тон. Дед умер, когда меня еще и в проекте не было, а папаша потом люто возненавидел все, связанное с кинематографом. Так что про синематеку я и не знал, пока Костик не рассказал – ты знаешь, он этим делом живо интересовался… Но не о том речь! Мое приобщение к тайнам времени случилось гораздо раньше, еще когда в университете учился. Сидим мы как-то с друганами, культурно так отдыхаем, "Мальборо" смолим, пивцо потягиваем, и вдруг меня как под дых ударило, едва коньки не отбросил. Оказалось – временной сдвиг, ма-аленький такой, ну совсем крохотный. А меня долбануло, будьте-нате, пришлось даже скорую вызывать. А знаешь, где это случилось, а? Может догадаешься?
– В "Ротонде"… – тихо произнесла Вера, не спрашивая, а скорее утверждая.
Обломенский кивнул.
– Точно так. В ней, родимой. И вот странно – вроде бы после такого мне в "Ротонду" больше ни ногой, а меня наоборот – туда, как магнитом. В общем, это оказалось правильно, потому что именно там я кое-кого встретил.
– Никифора… – еще тише прошептала девушка.
– О, ты и о нем знаешь! Ну да, именно его, Никифора Романыча собственной персоной. Учителя моего. Кто он такой… – Обломенский сделал выразительную паузу, и Вера затаила дыхание. – Ну, это сейчас неважно. В общем, он меня многому научил. Многому, но не всему, кое-что пришлось самому додумывать. Зато теперь… – мужчина мечтательно закатил глаза и от души потянулся.
– Что теперь? – глядя на него в упор, спросила девушка.
Обломенский неторопливо поднялся, одернул задравшуюся футболку и подошел к столу. Сложносоставной агрегат на нем радостно вспыхнул, точно приветствуя своего создателя, засиял желтоватыми огнями, засверкал металлическими пластинами и шарами на высоких штативах. По стеклянным трубкам проскочили тонкие синеватые молнии, стекаясь в запаянный куб, внутри которого в темных гнездах сидели четыре полупрозрачных камня неправильной формы. Один из них был Вере хорошо знаком, когда-то она даже держала его в руках; три другие были поменьше размером, но светились также ярко – словно внутри каждого горело по свечке.
Мужчина с нежностью провел рукой вдоль куба, не касаясь его, от гладкой стеклянной поверхности к нему метнулось несколько ветвистых разрядов, впиваясь в пальцы. Обломенский застонал, но руки не отдернул. По его телу пробежала судорога, а на лице появилось странное выражение – и боль, и наслаждение одновременно. В этот момент он как никогда напоминал наркомана, получившего вожделенную дозу после долгой ломки. Тонкие искры проскочили по его загорелой коже, волосы на руке встали дыбом. Воздух вокруг него точно сгустился, и сквозь него проступил контур знакомой Вере ледяной паутины.